Место - Петербург, затем окрестности Гельсингфорса, поместье Хелми.
Время - апрель-май 1834 года.
Участники - Ирен и Алексей Черкасовы, Ольга Черкасова, Николай Елагин, Артур Блекни.
Ольга Черкасова
Последние дни перед отъездом в Финляндию идиллия, до того царившая в отношениях Лёли и Елагина, несколько нарушилась. Началось же все еще тогда, когда Ник предложил свою «гениальную» идею, и девушке пришлось изображать искреннюю радость оттого, что скоро ее предстоит воплощать в жизнь. Да, в тот момент она не выдала своих истинных чувств, не желая еще одного скандала. Тем не менее, стоило двери закрыться за спинами Ирен и Виктора, не преминула высказать Елагину все, что думает о нем и его привычке решать вопросы, напрямую касающиеся ее судьбы, без обсуждения с нею же.
- Ты вечно стремишься все решить за меня, Ник! – возмущалась девушка, стоя перед графом, спокойно взирающим на нее, сидя за письменным столом в своем кабинете. – Такое чувство, что ты по-прежнему считаешь меня своей подопечной! Ну почему нельзя было сказать об этом для начала мне?!
Елагин резонно заметил, что не в силах предсказывать будущее, хотя и очень бы хотел порой. Эта идея, действительно возникла у него спонтанно, и он все еще считает, что она очень хороша, чем окончательно рассердил Лёлю, с детства привыкшую, что мужчина рядом с нею должен поступать так, как ей же и нужно. Просто раньше таким мужчиной был папа, а теперь будет Ник – что тут странного? Ведь чаще всего он оправдывал эти ожидания девушки, вот только теперь все вышло по-иному. Все так же невозмутимо выслушав до конца ее претензии, Елагин сказал, что она может говорить, что ей заблагорассудится, но в Финляндию вместе с Алексеем Кирилловичем к нему в гости отправится также и его семья, а именно, жена и младший сын. А Лёля может оставаться, если уж ей совсем невмоготу, в Петербурге – его дом полностью в ее распоряжении.
- Ты с ума сошел! Я же не могу жить здесь одна? – и тут же получила ответ, что в таком случае ей следует изменить свое отношение к происходящему. После чего Ник сказал, что у него много дел и попросил дать ему время с ними, наконец, разобраться.
Ее обиды и постоянно надутый вид в течение следующих нескольких дней ничего не изменили. Находясь дни напролет на Певческом, Елагин приходил домой, ужинал вместе с нею, а потом уходил к себе в кабинет, оставаясь там до позднего вечера. При этом, почти всякую ночь проводя – во всех смыслах, – с Лёлей. Эта почти что ссора словно бы добавила их отношениям остроты, хотя, до того казалось, что они и без того находятся на их пике. Днем же холодная война возобновлялась, в конечном счете, уже начиная напоминать больше некую новую любовную игру, чем поединок характеров. Впрочем, и последнего никто не отменял.
Мадам Гаяр и Вик, со дня того памятного визита, их более не навещали. И Лёля часто ловила себя на том, что скучает по младшему брату. Ей не хватало его общества, не хватало их разговоров. Девушка подозревала, что в доме отца теперь кипят не меньшие страсти, чем у них – ведь она была плоть от его плоти, такая же упрямая. И как хорошо было бы теперь увидеть брата, чтобы расспросить обо всем, да, в конце концов, даже и без расспросов, просто вновь его обнять. Ах, если бы только можно было сделать так, чтобы в Хелми он поехал вдвоем с папой – без этой женщины! Однако по всему выходило, что этой мечте Лёле осуществиться не суждено. И в конце концов девушка смирилась с неизбежностью.
Николай Елагин
О том, что Леля не будет довольна его решением, Николай догадался, едва только озвучил его вслух, но что делать? Люди зачастую лишены и благоразумия, и благодарности, посему Николя спокойно сносил Лелину холодность, которая в ночное время суток теряла свою силу. Николай даже рад был, что между ними произошло это первое серьезное расхождение. Теперь он явно видел, что они были созданы друг для друга. И эти их ночи были лучшим тому подтверждением. Переживая разлад, они ни разу не задумались о том, что их отношения можно разорвать. Вначале Николай предположил, что Леля, как многие женщины, может закрыть для него двери своей спальни, но она этого не делала, не гнала его от себя, и была даже более жадной до его ласк, чем прежде. Впрочем, и он стремился впитать в себя каждое мгновение этих их ночей. И в этом тоже была своя гармония. Любовь не терпит пустоты. И это был не единственный плюс. Скорее всего, это были их последние спокойные дни. Совместная поездка обещала быть богатой на шумные события.
Еще было очень интересно, как Леля поведет себя в присутствии отца. Захочет ли продемонстрировать, что между ней и женихом существуют разногласия? Черкасов был бы очень рад такому положению. Сам Николя не слишком-то переживал по этому поводу, он верил, что ничем серьезным ему это не грозит. И стоит Черкасову проявить радость и предложить Леле покинуть Елагина, она тут же расставит все по своим местам. Но было бы гуманней не давать Лешке ложных надежд. Видимо, это же понимала и Леля.
Дабы упростить и без того сложную ситуацию, отправиться в Хелми было решено раздельно. Сначала туда приедут Николай с Лелей, и уж только на следующий день Черкасов со своим семейством.
В дороге Леля продолжала держаться отстраненно, на вопросы Елагина отвечала односложно, и сама задавала не менее скупые вопросы. Но дело было уже не в том, что она и дальше желала прдлевать их размолвку. Девочка просто волновалась перед встречей, и была погружена в свои мысли.
Прибыв в Хелми, Николай вновь почувствовал странную атмосферу этого места. Этот дом был живым. Каждая мелочь еще носила на себе отпечаток их зарождающегося чувства. Елагину показалось, будто бы дом – не дом вовсе, а некий сосуд, в который оказались заключены их с Лелей переживания, сдерживаемые эмоции. Воздух казался наэлектризованным еще с тех самых пор.
Черкасовы приехали только днем, объяснив свою задержку непогодой, хотя Николай полагал, что причина в погоде иного рода, Елагин отправился встречать гостей один, предпочтя ожидать всех в столовой, в которой уже все было готово.
Ирен Гаяр
С того дня, когда Алексею Кирилловичу пришлось сдаться и до того момента, когда они втроем отправились в Хелми, Ирен с Виктором больше не посещали дом графа Елагина. Все были заняты сборами, но важные вопросы, которые занимали обе стороны, решались перепиской – между графом и мадам Черкасовой. Алексей устранился от этой суматохи, заявив, что перед отъездом он должен все уладить в университете. Отчасти это, конечно же, было правдой, но в большей мере профессор все еще избегал контакта – столь неизбежного в скором времени – с «предателем», как он величал Николая Викторовича и дочерью. Ирен временами начинала злиться на мужа за такое, в сущности детское, поведение – к чему эти обиды, она не понимала. Но сделать сейчас ничего не могла и возлагая все надежды на поездку, готовилась к ней со всей тщательностью. Последнее время мадам Черкасова стала переутомляться сильнее – сказывалось и ее положение, и постоянное нервное напряжение. Поэтому они с супругом, наконец, решили нанять гувернантку для Виктора и через графиню Вяземскую разыскали женщину, по всем меркам подходящую для этой роли. Правда, они так и не увиделись с ней перед отъездом, поэтому смотр будущей гувернантки для сына профессора устраивала Наталья Осиповна, а сама мадам Белова должна была приехать через пару дней следом за Черкасовыми.
Дорога оказалась долгой, но вопреки своим ожиданиям и постоянному волнению Алекса, Ирен чувствовала себя прекрасно. И все же, они задержались. Алексей Кириллович требовал останавливаться чаще, для того чтобы дать Ирен передохнуть и еще - для того чтобы оттянуть неизбежную встречу. Тем не менее, до Хелми они все же добрались, и когда экипаж остановился перед парадным крыльцом особняка, настроение у всех было весьма напряженное. Виктор - единственный испытывал радостное нетерпение, что, наконец, увидит Лелю, по которой успел ужасно соскучиться, о чем он постоянно твердил матери и отцу. Ирен ощущала волнение и боялась повторения того памятного вечера, после которого вся их жизнь в последние месяцы пошла кувырком. Алексей Кириллович был молчалив, и это его состояние все больше волновало супругу. Еще некоторое время никто из них не выходил из экипажа. Лишь когда слуга графа открыл дверцу дорожной кареты и помог выйти из нее гостям, Ирен для себя поняла: «Началось!»
«Небольшое имение за городом», как говорил граф, оказалось значительно больше того, что представляла себе сама Ирен и то, что, видимо, ожидал увидеть и Виктор. Мальчик с широко раскрытыми глазами разглядывал фасад дома, выстроенного в палладианском стиле с элементами какой-то особенной северной архитектуры. Величественное здание, с огромными окнами и колоннами, с главного фасада, облицованное светлым камнем, выделялось на фоне еще по-весеннему оголенных деревьев. Поднимаясь по лестнице к дверям, мальчик постоянно обращал внимание родителей на тот или иной элемент, пытаясь провести аналогии с уже виденными им ранее другими подобными зданиями. Но, видимо, то, что это принадлежало графу, вызывало некую предвзятость у мальчика, и он везде находил превосходство.
Слуга провел их в столовую, где в одиночестве встретил их хозяин дома. И вот настала та минута, которой так страшилась и которой ждала Ирен. Граф подошел к ним, произнося положенные и заготовленные заранее слова приветствия, поцеловал протянутую руку Ирен, взъерошил волосы Виктора и наконец, остановился перед Алексеем, протягивая тому руку и выжидающе глядя в глаза. Мадам Черкасовой показалось, что удары ее сердца сейчас должны были слышать даже в другом конце дома, такое волнение она испытывала, глядя на двух замерших друг перед другом мужчин.
Ольга Черкасова
Весна в окрестностях Гельсингфорса еще толком и не вступила в свои права, но, несомненно, приближение ее уже ощущалось. В терпком аромате воздуха, в слепяще-ярком солнечном свете, в высоком и безоблачном синем небе. Это странно, но как ни старалась, Лёля так и не смогла припомнить, был ли хоть один солнечный день в их прошлый приезд в Финляндию. Отчего-то сейчас казалось, что все они были серы и дождливы. Возможно, дело было в том, что он пришелся на самый сложный момент ее жизни – Лёля тогда была уверена, что навеки лишилась отца. Но в то же время – и на самый удивительный, когда она впервые поняла, что ее чувство к Николаю Викторовичу взаимно и разделено им в полной мере. Иными словами, Хелми было тем самым местом, где по-настоящему родилась их любовь. И это придавало новому визиту сюда оттенок романтики, несмотря на все привнесенные обстоятельства. На Елагина «магия места» действовала, казалось, ничуть не меньше, чем на саму девушку. Поэтому и размолвка, которая вышла у них в последние несколько дней, как-то сама собой испарилась, стоило лишь выйти из дорожного экипажа и ступить на землю поместья, где прямо на пороге дома, выстроившись, словно парадный расчет на плацу, сияя улыбками, встречала их вся немногочисленная прислуга во главе с «полководцем» Ниеминеном.
В доме все осталось по-старому. Слуг предупредили, что граф Елагин и Лёля будут жить на этот раз в Хелми не одни, поэтому были заранее приготовлены дополнительные комнаты для остальных Черкасовых. И, вероятно, из какой-то из них, прежде закрытых, был принесен обратно в гостиную «сосланный» туда сгоряча графом полгода назад парадный портрет Марины Антоновны. Увидев его вновь, Лёля и Елагин переглянулись и от души расхохотались, немедленно вспомнив, причиной каких ожесточенных баталий ему довелось стать. Признаться, Лёле до сих пор было немного стыдно себя, тогдашней, поэтому она даже вновь ненадолго рассердилась на Ника, когда тот начал опять подтрунивать над ее ревнивым нравом. А все дело в том, что, сам того не ведая, Елагин попал в точку, хоть, верно, сильно бы удивился, узнай, что Лёля до сих пор ревнует его к прекрасной Марине. Хотя, конечно, уже не так отчаянно. И никогда не перестанет, точно так же, как и ко всем остальным женщинам на свете, вне зависимости от их возраста и социального положения.
Новость о том, что Лёля – больше не «тютар» графа, а его «морзиан», невеста, скрывать от обитателей Хелми они не стали. И, надо сказать, что финны в очередной раз подтвердили свою репутацию невозмутимой нации, приняв это, довольно пикантное, нужно сказать, обстоятельство как данность. Разве что Эсси, с приездом Лёли вновь вступившая в роль горничной при барышне, позволила выказать чуть больше эмоций, поздравляя ее с этим знаменательным событием. Таким образом, остаток дня и вечер прошли в состоянии радостного умиротворения. Но уже следующим утром, открыв глаза, Елагин обнаружил Лелю, в задумчивости смотрящей в окно, забравшись с ногами на широкий подоконник в его спальне. Накануне они вместе решили, что следует пока вновь – теперь уж недолго, до свадьбы, спать в разных комнатах, чтобы не шокировать Ирен и Алексея Кирилловича хотя бы этим. Но, то ли Лёля отвыкла уже засыпать одна, то ли волнение от грядущей встречи с отцом, тщательно задвигаемое днем, ночью-таки прорвалось наружу – спала она тревожно. А под утро, не выдержав, пришла в комнату графа, но будить его не стала, решила дождаться, пока проснется сам. Так и вышло, Елагин не сказать, чтобы удивился, немедленно встал, чтобы снова через минуту, с девушкой на руках, вернуться в постель. И уже там, заключив Лёлю в объятия, стал выяснять, чем она встревожена. А выслушав, успокоил и пообещал сам все устроить. Так и вышло, что встречал прибывших днем остальных Черкасовых Николай Викторович сам, в то время как Лёля, под благовидным предлогом того, что она, как уже вполне себе действующая хозяйка дома, отдает распоряжения слугам, была где-то в соседних комнатах. Но долго выдержать все же не смогла, решила выйти в гостиную – и вовремя, потому что как раз в этот момент Ник и ее отец, словно два изваяния застыли друг напротив друга. А в непосредственной близости от них находилась еще одна «скульптурная группа» – бледная от волнения Ирен – Лёля невольно обратила внимание, что за время, пока они не виделись, признаки грядущего материнства ее стали заметны гораздо отчетливее, - и вцепившийся в руку матери, маленький Вик, который не слишком понимал суть происходящего, но чувствовал общее напряжение. Один лишь Ланселот, завидев вошедшую девушку, в силу своего жизнелюбивого и общительного характера, немедленно завилял хвостом и бросился к ней навстречу. Потрепав его лохматую морду, устранившись от дальнейших попыток пса немедленно зализать ее насмерть, Лёля поспешно ринулась прямиком к мужчинам, аккуратно вклиниваясь как раз между ними и как бы невзначай, увеличивая дистанцию, разделяющую их.
- Ну, наконец-то вы приехали! Мы уже заждались, правда, Ник? – она обернулась к Елагину, который лишь кивнул, видимо, удивляясь перемене в поведении девушки, в сравнении с тем, что видел еще утром. Но Лёля сейчас, в самом деле, забыла все свои сомнения – второго столь же безобразного скандала, как тот, что имел место в день возвращения отца, в ее – да, именно, ее – доме, не будет! Не обращаясь конкретно ни к кому, стараясь сохранять на лице безмятежное выражение и не смотреть в лицо папе, она добавила с улыбкой. – Но с другой стороны, я – хозяйка пока неопытная, поэтому только теперь и успела закончить последние приготовления. Сейчас слуги внесут ваши вещи. А пока будет это делаться, мы с графом как раз успеем немного показать дом и ваши комнаты. Потом – чуть отдохнете, умоетесь с дороги, и сразу обед!
Алексей Черкасов
Делать вид, что ему безразлична грядущая поездка, у Алексея Кирилловича получалось неважно, особенно, когда Виктор регулярно в их разговорах восторженно рассуждал о том, как замечательно и интересно им всем будет в Финляндии, о том, как сильно соскучился он по Леле и по графу Елагину. Ирен, слава богу, приняла позицию нейтралитета, тактично не встревая в подобные дискуссии. Сам же Алексей, естественно, сохранял при этом выбранную маску холодности и безразличия ко всему происходящему, хотя на деле мысли о скорой встрече с любимой дочерью согревали сердце, отодвигая на задний план все обиды. Примириться трудно, нелегко будет смотреть на влюбленную пару, союз которой он, как отец, по-прежнему не мог одобрить и принять. Возможно, эта встреча и эти несколько недель совместного проживания под одной крышей что-нибудь решат. В любом случае, хуже уже не будет. А для Ирен и для Вити будет полезно провести время на природе, вдали от городской суеты.
За жену Алексей боялся страшно. Тот давно забытый инстинкт заботливого супруга, с приближением срока появления на свет нового члена семьи, расцвел пышным цветом и теперь, возможно, сильно докучал Ирен, потому как Алексей Кириллович неустанно интересовался ее самочувствием и постоянно контролировал каждый ее вздох, как дома, так и на протяжении всей дороги до Хелми. Этими заботами он отвлекался от прочего, и в общем и целом, поездка прошла благополучно.
Их встретили, проводили в дом. Елагин поднялся навстречу, с благодушным видом приветствуя Виктора и Ирен. Алексей сохранял молчание и казалось бы, вовсе не смотрел на бывшего друга, отрешенно разглядывая интерьер комнаты. Ольга, судя по объяснениям, хлопотала по дому, раздавая указания слугам, что немного раздосадовало отца. Впрочем, он быстро нашел объяснение, решив, что она просто боится и не хочет появляться в самый разгар событий. Пока он об этом думал, в комнате повисла пауза. Переведя взгляд прямо перед собой, Алексей вдруг встретился глазами с Елагиным. Они стояли друг напротив друга, и тот протягивал ему руку. Конечно, можно было бы поступить как-то иначе, скривиться, отпрянуть или отвернуться. Но вместо этого, Черкасов молча кивнул Елагину, хотя руки так и не подал. И как раз в тот момент в немую сцену ворвалась Ольга, гостеприимно щебеча об устройстве и обеде, между тем, ловко вклиниваясь меж двух мужчин.
- Здравствуй, Ольга, - проговорил Черкасов, безуспешно пытаясь поймать взгляд дочери. Более он не произнес ни слова, отступив на шаг к жене и сыну. Ободряющее прикосновение нежных пальцев Ирен мимолетно успокоило Алексея, и он покорился всему происходящему, печально наблюдая за улыбающейся Лелей.
Николай Елагин
Черкасов руки не подал, но хоть душить не бросился, и это уже порадовало Николя. Сделав вид, будто вовсе не задет, что его проявлением дружелюбия так пренебрегли, Николай приготовился смириться и с прочими возможными проявлениями Черкасовского мерзкого характера. Так уж вышло, что от счастья ревнивого папаши зависело и его, Николая, счастье. Появление Ольги немного разрядило обстановку, но Елагин относился с сомнением к тому, что это было так уж необходимо. Все уже порядком устали от вражды, желали скорейшего ее завершения, и лишь гордость (или гордыня), эгоизм и упрямство участников мешало этому. Возможно, сейчас было бы самым лучшим запереть Николя с Алексеем наедине в комнате, поставив перед ними бутылку водки, но никто из дам до этого почему-то не додумался. Хотя, честное слово, такое решение уже и не угрожало ничьей жизни, а успех предприятия был почти предрешен. Днем раньше, или днем позже, но Елагин и Черкасов обязательно простят друг друга. Но пока Лешка представлял собой мрачную фигуру. Николаю отчасти было даже жаль наблюдать, как тот с болезненным вниманием следил, с каким доверием общается Виктор с Николаем, с какой легкостью находят общие темы для разговора Николай и Ирен, да и их отношения с Лелей были очевидны, хоть любовники и вели себя в рамках морали, не допуская даже намека на чувства, их объединяющие. Они не договаривались об этом заранее, но было бы до невозможности жестоко проявлять их на виду у Алексея. Ведь он и так страдал в их компании, правда, тщательно пытаясь это скрыть, отчего производимый эффект лишь усугублялся. И все же, нельзя сказать, что три дня проведенные в такой атмосфере, были совершенно беспросветными. Понемногу, но все получали свою дозу радости. Например, огромное удовольствие всем доставила прогулка к пруду, где Леля и Виктор кормили лебедей. Микко, сразу определивший, что основной сверток кормом находится в кармане у Черкасова, перестал обращать внимания на маленькие кусочки, которые им с Минной кидали Леля с Виком, и с редкой наглостью полез прямо ему в карман. Державшийся при Николае отстраненно, Черкасов вдруг засмеялся и сам стал кормить нахальную птицу. Остаток того дня тоже прошел более приятно, нежели обычно. За ужином текла более или менее нормальная беседа, в которой, правда, мало кто обращался к другому лично. Зато Николай смог поведать, что в его владениях отличная охота, на что Черкасов сдержанно заметил, что время для нее, действительно, самое подходящее. Становилось уже понятно, что момент, когда они смогут остаться при оружии наедине, без риска перестрелять друг друга на импровизированной дуэли, когда-то непременно наступит, но до него еще достаточно далеко. Поэтому от планов совместно провести время подобным образом мужчины пока воздерживались. Но вот поодиночке вылазки с ружьем в лес все же совершали и даже развязали между своеобразное соперничество, кто же из них лучший охотник.
Ольга Черкасова
Вопреки опасениям, пребывание в Хелми выходило вовсе не таким уж безрадостным, как это представлялось Лёле изначально. Причиной ли тому все сильнее пригревающее весеннее солнышко, а может, что-то иное, но вскоре девушка стала даже замечать, что лед в ее отношениях с мадам Ирен начал понемногу таять. Нет, до дружбы и взаимопонимания было еще столь же далеко, как от Финляндии до экватора. Но, теперь, имея возможность видеть ее чаще, Лёля, по природе своей девушка справедливая, не могла не отметить, что по-отношению к Алексею Кирилловичу и Виктору Ирен ведет себя практически идеально. Да и с самой Лёлей достаточно деликатна, чтобы не вспоминать прошлые обиды, и не провоцировать новых. И уже за это её, пожалуй, следовало бы поблагодарить? Когда впервые подумала об этом, Ольга была изрядно удивлена, потому что прежде было невозможно и представить, чтобы в душе ее зародилось чувство благодарности к этой женщине. Но в какой-то момент Лёля пришла к выводу, что, возможно, и смогла бы вытерпеть ее присутствие подле папы, раз уж ему настолько необходимо иметь ее рядом с собою. Особенно, если бы и он, наконец, понял, что Ник нужен ей не меньше, чем ему нужна Ирен, что она любит и хочет быть с ним ничуть не меньше, чем Алексей Кириллович со своей женой. И если бы удалось внушить ему эту мысль, не было бы девушки, счастливее, чем Лёля. Однако здесь, по-прежнему, особых подвижек не наблюдалось. Папа был отстраненно и холодно вежлив с графом Елагиным, да и с нею тоже, хотя, конечно, и не настолько. И лишь изредка, когда профессор не думал, что она за ним наблюдает, или случайно обернувшись, Лёля замечала обращенный на себя такой привычный с детства – любящий и внимательный его взгляд. Который, впрочем, стоило ей как-то дать понять, что она это заметила, сразу делался безлично-вежливым. И много раз уже Лёля мысленно пыталась представить ситуацию, в которой их конфликт, наконец, разрешится, но пока никак не могла ее придумать. А еще ей очень хотелось, чтобы Алексей Кириллович, наконец-то, объяснился с Ником. И не так, как прошлый раз, а спокойно, по-хорошему. И вот здесь, как раз, найти подходящую ситуацию было легче. Давно известно, что совместное времяпрепровождение сближает. А если учитывать, что в последние дни и папа, и Ник достаточно много времени стали уделять охоте, то почему бы им не объединиться на этой ниве? Разумеется, просто так уговорить Алексея Кирилловича пойти вдвоем с Елагиным не удастся. Значит, нужен более тонкий ход. И вскоре Лёля его придумала, заведя однажды вечером с Ником разговор об его охотничьих достижениях. В гостиной в тот момент присутствовали мадам Ирен и маленький Вик. Профессор Черкасов уединился в библиотеке с книгой, поэтому в беседе не участвовал. Но это было даже на руку. Ибо замысел девушки был, в общем-то, шит белыми нитками. И спасало его лишь то, что еще как минимум двое присутствующих в этот момент в комнате тоже были заинтересованы в достижении той же цели, что и сама Лёля. Впрочем, разговор этот предназначался для третьего – а именно, Виктора. Который с горящим взглядом слушал охотничьи байки графа Елагина, конечно, прочитавшего Лёлин замысел, а потому тщательно ей подыгрывающего, буквально соловьем разливаясь о том, сколько интересного с ним происходит, стоит лишь пойти в лес с ружьем. Ирен, кажется, тоже уже обо всем догадалась, поэтому слушала хозяина гостиной с легкой улыбкой. В конце концов, цель была достигнута, когда мальчик робко поинтересовался, а нельзя ли и ему как-нибудь пойти на охоту вместе с месье Николя. Граф не возражал, а Лёля, глубоко вздохнув, проговорила:
- Все зависит от того, разрешат ли тебе это родители, милый! И особенно важно мнение папы, – она выразительно взглянула на женщину, которая в этот момент оставила свое рукоделие и чуть настороженно наблюдала за происходящим. – Ведь, если папа позволит, то более не останется к этому никаких препятствий? Не правда ли, мадам Ирен?
Было понятно, что профессор ни за что не позволит этого, кроме одного случая – если отправится вместе с Елагиным и Виком сам. И чтобы привести его к решению поступить именно таким образом, дара убеждения мадам Гаяр должно было вполне хватить. Во всяком случае, Лёля на это очень рассчитывала…
Ирен Гаяр
- Непременно, без папиного согласия никак не обойтись, - заметив умоляющий взгляд сына, Ирен улыбнулась мальчику и чуть устало покачала головой, а затем, якобы неохотно, согласилась с его невысказанной просьбой, - Ну хорошо, милый, я спрошу у него сама.
Весна была в самом разгаре, оживляя не только природу, но и чувства людей. С каждым днем Ирен все чаще замечала, что печальная задумчивость мужа сменяется скорее на мечтательную, а на губах его появляется улыбка. И что даже во время их общих трапез, или когда после обеда все собирались в гостиной, Алексей стал чаще общаться с Ольгой. Тем более что, в отличие от дочери, Ирен считала, что первая беседа по душам должна произойти не между Николя и Алешей, а между Лелей и отцом. Ведь именно от дочери Алексей Кириллович ждал первого шага к примирению.
Между тем, сама Ирен старалась сблизиться с дочерью, хоть и пыталась не показывать Леле своих тщаний. И к своему удовольствию, стала замечать, что холодность с которой девушка относилась к ней в Петербурге, почти исчезла, что иногда Леля сама даже спрашивает у Ирен совета в том или ином хозяйственном вопросе. Тем не менее, иногда мадам Черкасова ловила себя на мысли, что Леля ее проверяет или испытывает. Единственный же человек, который совсем не чувствовал никаких неудобств от сложившегося положения, был Виктор. Его полную радость омрачало лишь скорое появление мадам Беловой, которая приехала на три дня позже Черкасовых, оказавшись дамой строгой и непреклонный в некоторых вопросах воспитания мальчика. Ирен уже в душе решила, что вернувшись домой, непременно откажется от ее услуг. И искренне удивлялась, как Наталья Осиповна могла Марию Федоровну называть образцом терпения?! Вот и сейчас Виктор улучил минуту полной свободы между штудированием истории Второго Крестового похода и повторением грамматики, а оттого с такой жадностью впитывал каждое слово месье Елагина и уже лелеял мечту тоже пойти на охоту. И как оказалось, мечта его была вовсе не так несбыточна, если только папа вдруг не решит иначе.
Алекс был в библиотеке графа, которая быстро стала излюбленным местом профессора в этом доме. И не удивительно, столько всевозможных редких книг и альбомов было собрано здесь, что даже Ирен с удовольствием иногда составляла компанию супругу, чтобы послушать что-нибудь интересное из того, что он уже успел прочесть.
- Месье Черкасов, а не надоело ли вам сидеть тут, в книжной пыли?! – Ирен остановилась в дверях и посмотрела на супруга с лукавой улыбкой. «Интересное положение» ее стало заметно еще более, но если в прошлый раз, когда носила Лелю, Ирен старалась скрыть его, словно стыдясь, то теперь наслаждалась своим состоянием и тем вниманием, которое получала от мужа, в первую очередь, и от других членов семьи. - Мне вдруг захотелось прогуляться, а все заняты. Может, хотя бы супруг составит мне компанию?
Медленно ступая по затененной дорожке в парке позади дома, Ирен опиралась на руку мужа и рассуждала о том, как прекрасно и спокойно в Хелми, как Виктору тут нравится, и как граф все умеет удачно устроить. Постепенно беседа их перешла к тому, что занимало здесь самого Алекса. И как только он начал ей рассказывать, сколь хороши охотничьи угодья у Елагина, Ирен не преминула воспользоваться этим, чтобы заговорить о просьбе Виктора.
- Ты ведь можешь доставить ему это удовольствие? Только мне было бы вдвойне спокойнее, если бы с вами отправился и Николя.
Алексей Черкасов
Вылазки на природу наперевес с ружьем и охотничьей сумкой, пусть даже и одиночные, все равно были Алексею Кирилловичу только на пользу. В этих прогулках он мог спокойно забыться и погрузиться в охотничий азарт, которого с тех пор, как на время отошел от своих тайных дел, ему стало ощутимо не хватать. Не то, чтобы он успел соскучиться по риску, и не то, чтобы сильно хотел вернуться, просто временами становилось скучно. Ведь Черкасов настолько привык вести двойную жизнь, что теперь вся размеренность, к которой он в итоге пришел, вновь повстречавшись с Ирен, показалась слишком непривычна, точнее, он к ней еще не до конца привык. Поэтому, лишь паля без промаху по лесной живности, Алексей чувствовал себя полноценным человеком, по его разумению, тем самым, восполняя нехватку практики.
В семейных делах все, вроде бы, встало в фазу взаимопонимания на уровне ненападения. С Елагиным по-прежнему Алексей общался холодно, да и вообще старался избегать его общества, а вот с Ольгой, вроде, более и менее, все стало условно хорошо, хотя дочь все так же побаивалась заговорить с ним на общую для двоих больную тему. Теми же временами, когда на него вновь накатывали черные мысли, Черкасов предпочитал уединяться в библиотеке, где проводил много часов, изучая богатые залежи интересной литературы графа Елагина. Иногда к нему прибегал Витя, и они вместе с сыном листали красочные охотничьи альбомы, а иногда вместе с Ирен они сидели за чашкой чая, и он рассказывал ей интересные факты, которые успел почерпнуть из прочитанного. И лишь Оля ни разу вот так к нему не приходила. Они оба стоили друг друга. Избегали лишний раз встретиться глазами, сказать лишнее слово. Для Алексея это было очень тяжело, да, наверное, и для Ольги тоже. Но оба были слишком упрямы по своей природе, и никто не решался сделать первый шаг.
Как-то вечером Ирен заглянула в библиотеку и нашла там Алексея, который увлеченно что-то записывал в блокнот. Черкасов тут же поднял голову, улыбаясь жене. С каждым днем она хорошела, и профессор с минуту просто молча любовался ею, пока мадам Черкасова не высказала просьбу о прогулке, на которую он тут же откликнулся согласием, побросав свои записи. Спокойный вечер, неутомительная беседа о пустяках, но он-то прекрасно знал свою любимую женщину. Что-то тут было не так. Ирен очень аккуратно вела беседу, как будто продумывая фразы, желая подвести к тому, что ей было важно. И долго ждать ему не пришлось, вскоре она попросила Алексея взять Витю на охоту, не преминув добавить также скромное пожелание об участии в этом мероприятии Елагина. Сделав вид, что задумался над ее словами, Алексей даже нахмурился и замедлил шаг. На самом деле, мысль отправиться с сыном в лес, приходила ему и раньше, только вот он-то как раз предполагал нежелание Ирен отпустить мальчика на охоту. Ведь, наверняка, по разумению матери, ружья, порох, убитая дичь - все это совсем не для ребенка десяти лет. А тут выходит, что вовсе она и не против, а даже очень за. Но только если бы Николай составил им компанию…
«Очередной заговор… ну, естественно, у детей и Ирен было время все придумать. Ловкий ход, ничего не скажешь», – Черкасов даже улыбнулся, и лицо его прояснилось.
- Милая, скажи мне честно, кому в голову пришла эта идея? Тебе, Ольге или Вите? Я не беру в расчет Николая Викторовича, он к этому, скорее всего, непричастен, - повисла пауза.
- Хорошо, можешь не отвечать. Передай сыну, что я согласен взять его с собой, и если граф Елагин пожелает к нам присоединиться, то не буду возражать. Но только лишь ради твоего спокойствия.
Артур Блекни
Артур крепко сжал подлокотник кресла, глядя на голодные языки пламени, жадно облизывающие сыроватое полено, с которого, шипя, капала влага. В этом доме все было сырым и старым, и сколько Аня не пыталась проветривать и протапливать комнаты - все было тщетно, сырость пропитала этот дом насквозь. И, местами, отклеившиеся заплесневелые шпалеры свисали, словно собачьи уши. Этот дом станет твоим последним домом, Черкасов... Подходящая могила для крысы.
Приступ удушливого кашля на мгновение отвлек графа от мыслей. Острая боль пронзила грудь, перекрывая дыхание. Он хотел окликнуть Анну, но после поймал себя на мысли, что кроме него самого в этом призрачном доме ни души. Отдышавшись, Блекни поднялся, отирая с губ кровавую мокроту и еще раз проклиная того, кто не доделал свое дело, промахнувшись мимо его сердца буквально на дюйм. Терпкие капли опиумной настойки мгновенно притупили боль, сквозняк качнул шторы. Артур подошел к окну, послышался шум колес и пофыркивание лошадей. Она вернулась. Артур одобряюще улыбнулся, глядя на поспешно вышедшую из наемного экипажа женщину со свертком, перевязанным тугой бечевкой, в руках. Задернув шторы, он вернулся в кресло и погрузился в полудрему.
Анна осторожно затворила за собой дверь, стащила с себя шляпку, вытаскивая из волос ненавистные шпильки, поправив пальцами растрепавшиеся светлые локоны. Она улыбнулась, прижимая сверток к груди, и устремилась вверх по скрипучей ветхой лестнице.
-Артур! Я достала все необходимое, портниха оказалась весьма расторопной, - начала она, однако тихое неровное дыхание, доносящееся из комнаты, быстро выдало то, что собеседник не слышит ее. Улыбнувшись, она склонилась над спящим, легонько касаясь его губ своими, ощущая сладковато-терпкий привкус лекарства на них, после чего осторожно отложила сверток, сняв с кровати плед и прикрыв им спящего Блекни. Тихими шагами Анна покинула спальню графа, стараясь как можно тише наступать на скрипучие половицы. Перед тем, как закрыть дверь, она еще раз глянула на Артура, улыбаясь сама себе, ощущая внутри странное тепло, ведь одиночество, которого она так боялась, ушло навсегда.
Не спеша спустившись по лестнице, Анна глянула на свое отражение в запыленное зеркало, сняла плащ. Следовало приготовить обед, отсутствие прислуги ее ничуть не удручало. Родители ее не были бедны, но прислуги никогда не держали. Папенька был доктором и большую часть своего времени проводил в госпитале, а они с маменькой готовили ужин и ждали его возвращения. Это, пожалуй, были одни из немногих теплых воспоминаний, которые приводили ее в доброе расположение духа. Когда Анне было двенадцать, мама умерла, а отец ушел с головой в работу, оставив ее совсем одну. Именно поэтому девушка твердо решила стать сиделкой, ведь хоть так она была ближе к нему. А после было замужество, которого Аня так и не успела ощутить, оставшись через год вдовой офицера, лишь рождение сынишки как-то оживило ее. Но, похоже, злой рок не намеревался ее оставлять, забрав ребенка, а после и отца. Оставшись совершенно одна, Анна стала почти тенью людей, живущих настоящей жизнью. И единственное, что держало ее - это работа в госпитале, где она ухаживала за самыми тяжелыми и безнадежными больными, вселяя в них желание и силы пожить еще чуть-чуть. Так было, пока не появился Артур... Анна растопила печку, грея руки у пламени, несмотря на то, что снаружи уже почти по-летнему тепло, в доме из-за сырости было зябко. Она еще удивилась, зачем графу понадобился такой ветхий дом, ведь за ту же цену они могли найти куда более приличный вариант, но спорить не стала.
Сжимая пальцами большой ком теста, Анна месила его, вспоминая, как правильно это делать, ведь она не готовила уже целую вечность, ела мало, ей хватало того, что готовила больничная кухарка.
День, вернее ночь, когда ее жизнь сделала крутой поворот, девушка вспоминала с трепетом в душе. Безжизненное тело, покрытое простыней, дернулось, Анна плохо помнила, зачем пошла в ту палату одна. Этого человека привезли час назад и кажется, уже мертвым, но когда она увидела движение и услышала хрип, едва не лишилась чувств. Он был жив! Анна хотела позвать доктора, когда вышла из ступора, но в едва различимых словах была просьба. Слабо понимая, что делает, она дала обещание помочь, а еще дала клятву себе, что не позволит более никому умереть. Не важно, кем бы ни был этот человек и какие дела он совершил в прошлом.